Сам же старый Пизонский, весь с лысой головы своей озаренный солнцем, стоял на лестнице у утвержденного на столбах рассадника и, имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна, кладя их щепотью крестообразно, и, глядя на небо, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой, и умножь, и возрасти на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и производящего, благословляющего и неблагодарного“, и едва он сие кончил, как вдруг все ходившие по пашне черные глянцевитые
птицы вскричали, закудахтали куры и запел, громко захлопав крылами, горластый петух, а с рогожи сдвинулся тот, принятый сим чудаком, мальчик, сын дурочки Насти; он детски отрадно засмеялся, руками всплескал и, смеясь, пополз по мягкой земле.
Неточные совпадения
— Ну, мама, вы, может, и не хотели выстрелить, а
птицу убили! —
вскричал я, тоже рассмеявшись.
Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг поднявшись с земли,
вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!» Бедный старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная
птица, испуганно озирался и хватался за грудь.
— Да ты что за
птица такая? —
вскричал он вдруг, раскрасневшись.
Только плескалась струйка воды, да где-то
вскрикивала в клетке ночная
птица, да в кустах шевелилось что-то белое и порой человек бормотал во сне что-то печальное и сердитое, может быть, молитву, или жалобы, или проклятия.
Днём в городе, гудя, как струны, носились тучи жирных мух, и только стрижи, жадно
вскрикивая, мелькали над улицами, а вся иная
птица печально пряталась в тени; к вечеру с болота налетали комары и неумолчно плакали всю ночь.
Чайки нагнали пароход, одна из них, сильно взмахивая кривыми крыльями, повисла над бортом, и молодая дама стала бросать ей бисквиты.
Птицы, ловя куски, падали за борт и снова, жадно
вскрикивая, поднимались в голубую пустоту над морем. Итальянцам принесли кофе, они тоже начали кормить
птиц, бросая бисквиты вверх, — дама строго сдвинула брови и сказала...
Два огромных черных крыла взмахнули над шляпой, и косматое чудовище раскрыло обросшую волосами пасть с белыми зубами. Что-то рявкнуло, а затем захохотало раскатами грома. Пара свиней, блаженствовавших в луже посередине улицы, сперва удивленно хрюкнули, а потом бросились безумным бегом во двор полицейского квартала, с десяток кур, как будто и настоящие
птицы, перелетело с улицы в сад, прохожие остановились, а приставиха
вскрикнула — и хлоп в обморок.
— Ах ты скверная
птица! —
вскричал рассерженный мальчик, обтирая окровавленный палец носовым платком. — Вот подожди ты у меня.
— А-а! Вы смеетесь надо мною, и вы и ваша гадкая
птица! — выходя из себя от гнева,
вскричал Юрик. — Не хочу ее. Уберите ее отсюда! Выпустите ее из клетки в сад! Она мне надоела, она мне мешает! — И он неожиданно залился капризными, злыми слезами.
— Где же правда? —
вскричала она трепещущим голосом. — Когда люди кланяются человеку и считают его за божество? Где же правда, если правдивое слово здесь так дико, что сказавшую это слово простую, маленькую девочку приняли за посланницу Бога? Нет, не хочу я ни почестей, ни славы. Сюда, ко мне, большая
птица, унеси, умчи меня отсюда!
— Да, да! —
вскричал король. — Обрати меня в
птицу, милая Лара. Я хочу видеть нужды и скорби моего народа!
Духовное око дитяти увидело, что все окружающее его «добро зело», что все это стоит песни, любви и живого участья, впервые почуянной силой вздрогнули его детские мышцы, и он
вскрикнул всей грудью, как будто от сладостной боли; ручонками всплеснул и смело пополз по меже, далеко, далеко, гоняясь за черною
птицей, свежим червем подкреплявшей зимой отощавшее тело.